Игорь
Ефремов
Оленькина любовь
______________________________________________
Филолог
Оленька не была профессиональной продавщицей. Но после окончания
филфака надо было как-то сводить концы с концами, и она самоотверженно
пошла продавать с лотка молочные продукты. Денег это занятие
приносило не много, но бережливая и неприхотливая Оленька умудрялась
не только поддерживать стареньких родителей, но и выкраивать
немного средств на покупку книг любимых авторов.
Как-то
раз розовощекая продавщица Дуся с соседнего лотка окликнула
её и, указывая кивком головы на мрачноватого персонажа, который
волок за собой дохлую собаку, сказала:
— Смотри-ка, совсем человек опустился!
— Кто это? — спросила Оленька, чувствуя, как сердце
сжимается в груди то ли от жалости, то ли от страха.
— Фотограф Проституткин, — ответила Дуся. — Жена
от него ушла… Совсем человек изменился. Вот и поесть ему,
видать, нéчего
— вишь: дохлую собаку тащит. Варить её, стало быть, собирается… Да,
был бы ёще настоящим фотографом! А то ведь так… ни то, ни сё… любителишко… — И
с этим словами неунывающая Дуся стала отсчитывать сдачу очередному покупателю.
На впечатлительную Оленьку этот эпизод оказал сильнейшее влияние.
Несколько ночей подряд ей снился фотограф Проституткин, запихивающий
в холодильник трупы домашних животных.
Через
несколько дней, когда Оленька возвращалась домой с работы,
она вновь натолкнулась на Проституткина. Было
уже темно. Он присел
на одно колено под уличным фонарем и что-то с интересом разглядывал
на мостовой. Подойдя поближе, Оленька увидела, что под фонарем
на снегу лежит дохлый голубь. «Неужели, он станет его есть!?» —
ужаснулась она. Пошарив рукой в своей сумке и нащупав пакет молока,
она робко тронула Проституткина за плечо:
— Хотите молока?
Проституткин поднял свой взор и встал с колена. Зрачки его глаз
бешено и хаотично вращались в глазницах. На груди из стороны
в сторону раскачивалась фотокамера.
— А? Что? Что??? — проговорил он скороговоркой и, сломя
голову, бросился прочь.
«Совсем человек не в себе!» — жалостливо подумала Оленька
и побрела домой.
Вскоре
она вновь повстречалась с Проституткиным. Он шел мимо её лотка
и весело разговаривал с какой-то молодой интересной
особой, которая держала его под руку. И тут Оленька поняла,
что по уши влюбилась в Проституткина. И ревность прочно обосновалась
в её душе.
Несколько
раз она робко попыталась обратить на себя его внимание, но,
увы, не преуспела. Нет, она не была красавицей, но её черты
определенно были привлекательными. Блеск же её карих глаз в
былые студенческие годы обеспечивал ей множество поклонников.
Но Проституткину
было не до неё. Видать, она просто не была в его вкусе.
Время
от времени Оленька сталкивалась с Проституткиным на улице и
всякий раз с удивлением отмечала
изменения в его облике и поведении.
То он оживленно беседовал с какой-либо красивой спутницей, то
с мрачным видом занимался сбором дохлых
крыс и собачьих экскрементов. «Какая возвышенная и поэтическая
натура этот Проституткин!» — думала
Оленька, и любовь еще сильнее разгоралась в ее душе.
Но вот однажды, отпуская пакет молока и три глазированных сырка
незнакомому мужчине средних лет, Оленька услышала:
— Извините великодушно! Не подумайте ничего плохого! Но не
могли бы вы составить мне компанию сегодня вечером. — Незнакомец
едва
улыбнулся и виноватым тоном добавил: — Вот билет в оперу пропадает.
Сконфуженная Оленька не знала, как реагировать. Руководствуясь
скорей женской интуицией, а не здравым смыслом, она согласилась.
Минуло
две недели. Оленька уже более не вспоминала Проституткина.
Все ее внимание было отдано Писписову, ее новому знакомому,
который
оказался весьма интересным человеком. Часами он мог говорить
и об искусстве, и о науке, и о любви. К тому же Писписов не был
жадным и мелочным, и это ещё более возвышало его в очаровательных
Оленькиных глазах.
Но один недостаток все же у Писписова был. Дело в том, что он
был очень робок и по-старомодному не смел с дамами. Оленька же
с нетерпением ожидала развития новых отношений.
Когда
Писписов наконец отважился и пригласил Оленьку к себе домой,
она не могла скрыть своей радости и воодушевления. Но
на всякий случай она всё же поинтересовалась у Писписова:
— А Вы случайно не фотограф?
— Н-н-нет. А с чего Вы взяли? — пробормотал Писписов,
приподнимая брови.
— Нет, это я так… — неопределенно ответила Оленька.
В
назначенный день и час приодетая и аккуратно подкрашенная героиня
нашего рассказа стояла перед дверью квартиры Писписова
и нажимала кнопку звонка. В её воображении рисовался образ франтовато
одетого кавалера, галантно её целующего и обнимающего. Увы!
Ожидания не оправдались. Дверь распахнулась, и Оленька увидела
на пороге
Писписова в грязной рубахе и шлепанцах на босу ногу.
— Оленька! Как я рад! — завопил он, и, не давая опомниться
своей гостье, потащил её за руку в одну из комнат.
Перед
взором Ольги предстала мастерская художника, заваленная подрамниками,
кистями, мастихинами и
прочими атрибутами живописца.
Да, Писписов не был фотографом. Он был художником, и Оленька
не знала, радоваться этому или нет. Хозяин же усадил её на специально
приготовленную табуретку и бросился писать её портрет маслом.
Он наносил на недавно загрунтованное полотно мазок за мазком,
а Оленька сидела и думала: «Какие же козлы все эти мужики!»
И тут случилось чудо. Писписов вдруг замер, отшвырнул прочь
кисть и, вытирая руки о кусок старой простыни, подошел к Оленьке.
— Прости меня, — сказал он и поцеловал её в щёку.
*
* *
Это
второй текст проекта «О
взаимопони-мании и прочих маниях».
Первый текст проекта принадлежит перу Хулиганствующего Элемента.
*
* *
На главную страницу сайта